Марина Абрамович, художник.

«Я люблю моду, шоколад, плохие книги, дерьмовые фильмы и валяться в кровати. Это все настоящая жизнь»

В «Гараже» открылась персональная выставка Марины Абрамович «В присутствии художника» — самая большая выставка известной перформансистки за всю ее жизнь. Look At Me поговорил с Мариной Абрамович о страхах, доверии к зрителям, видеоиграх и Леди Гаге.

На выставке Марины Абрамович в «Гараже» показаны не только декорации, архивные видео и фотографии со старых перформансов Марины, которые она делает больше сорока лет: большая часть выставки отведена реперформансу — повторению известных перформансов художницы молодыми исполнителями. Сейчас художница практикует длительный перформанс и преподает эту практику начинающим художникам. Четыре самые известные акции Абрамович будут по очереди показывать сорок пять специально подготовленных человек, которых сама художница выбрала среди самых обычных людей из России — об этом несколько дней назад писал Look At Me.

О зрителях и доверии
Понимаете, публика для меня очень важна. Великая американская танцовщица Марта Грэм как-то сказала: «Где бы ни танцевал танцор, это святое место». Для себя я переиначила эту фразу так: «Где бы публика ни находилась, это святое место». Для меня зритель — тот, для кого все и делается. Даже если я читаю лекцию и вижу, что кто-то уходит или не слушает меня, у меня начинается что-то типа желудочной боли. А если оказывается, что зритель просто ушел в туалет и затем вернется, мне сразу становится легче.

Моя власть в перформансе зависит от моей способности влиять на каждого в отдельности и отдаваться зрителям на сто процентов. Я всегда вспоминаю слова Брюса Наумана, который сказал: «Искусство — это вопрос жизни и смерти». Звучит немного мелодраматично, но для меня это правда. И это означает, что только тогда, когда ты делаешь что-то на сто процентов, этого будет достаточно. Все, что, ты делал меньше, чем на сто процентов, бесполезно — публика как собака: она чувствует страх и неуверенность и просто уходит. Тогда все пропало. Только когда я уязвима на сто процентов и доступна для публики, я чувствую всю глубину, которая мне открывается.

Об опасности
Мои ранние перформансы были другими, и я действительно очень рисковала. Тогда я только начинала как художник. Мне было всего двадцать один год, два, три, когда я делала все ранние работы, которые были сопряжены с болью. Но я должна была знать, что такое боль, должна была побороть страх боли в себе. Я должна была понять, что публика может убить тебя, если ей дать такую возможность.

«Я должна была понять, что публика может убить тебя, если ей дать такую возможность»

Такова правда, но убить может не каждый. Я давала им возможность это сделать, используя в перформансах пистолет, нож, лезвия. Я была тогда довольно молодой и исследовала эти пугающие вещи. Позже я поняла, что можно воодушевить зрителей и сделать их лучше, чем они были до перформанса. Это то, что я делаю сейчас, но мне понадобилось очень много времени, чтобы этому научиться. Мне пришлось пережить тяжелый период, чтобы понять, что я по-настоящему могу изменить дух не только свой, но и окружающих, что он может стать положительным, а не отрицательным. Но для этого мне понадобились десятилетия труда.

О выставке в МоМа и Леди Гаге
Сейчас неприсутствие — это тоже феномен, на прошлых перформансах такого не было. Прежде всего это заслуга и вина интернета. В противоположных частях света были интернет-кафе, в которых транслировался мой перформанс The Artist is Present. Была даже безумная видеоигра на тему моего перформанса.

«Леди Гага привнесла мейнстрим в мою работу: начали приходить юноши и девушки, которые до этого вообще не ходили в музеи»

Я присутствовала и рядом со всеми интернет-пользователями, а потом внезапно для себя стала частью мейнстрима: про выставку писали в The New York Times, почти во всех городских журналах. Когда я придумывала перформанс в МоМа, я хотела, чтобы выставка была большой, но не думала, что начнется такой ажиотаж. Большую роль в этом сыграла и Леди Гага: я никогда не встречала ее в жизни, и вот она пришла на мой перформанс, а за ней пришли толпы тинейджеров, которые прочитали в каких-то подростковых журналах, что Леди Гага сходила на мою выставку и ей понравилось. И так Леди Гага привнесла мейнстрим в мою работу. И это отлично, потому что ко мне начали приходить юноши и девушки, которые до этого вообще никогда не ходили в музеи. Я чувствовала их энергетику, они приходили не раз и не два, а продолжали приходить день за днем и стояли в этой очереди. Стать частью мейнстрима для меня — это цель искусства в целом. Для того, чтобы вдохновить людей и достучаться до них, все средства хороши.

И вот ты чувствуешь себя слепым человеком, который вдруг прозрел. Ты стал чувствовать запах тех вещей, которых ты раньше не чувствовал. Все осветилось и стало другим. Ты чувствуешь энергию человека, который сидит напротив тебя, его душу. Окна как будто бы открыты, и вы видите правду, но каждый по-своему. В нашей жизни у нас ни на что нет времени. Все быстро, все носятся с айфонами и блэкберри. Мы умеем столько всего, но что мы совершенно точно не умеем — это сесть спокойно и найти контакт с самим собой. Мое предложение для современности: если жизнь быстра, искусство должно быть медленнее и медленнее, чтобы публика видела, что есть другая жизнь.

О самом длинном перформансе в жизни
Искусство перформанса очень нематериально. Оно как музыка — оно об энергии и не оставляет после себя никаких физических следов. Когда я делала «В присутствии художника», это были самые минималистичные вещи в моей жизни. Вначале было только два стула и стол между ними, потом и стол убрали. Люди плакали, они стояли там часами в очередях, приходили снова и снова, ночевали в музее. Это не просто фокус-покус какой-нибудь, я не сижу и не изображаю из себя шамана. Когда это длится три месяца, то это становится твоей жизнью, единственной реальностью, которую ты знаешь.

«Если жизнь быстра, искусство должно быть медленнее и медленнее»

О страхах и преодолении себя
Мы имеем дело с простыми вещами, с которыми имеет дело любой художник. Мы всегда говорим о страхе боли, страхе страданий и страхе смерти — о трех важных вещах для моей работы, которые я знаю, как показать в своих перформансах. И создаю ситуации, в которых публика может посмотреть на меня, как на зеркало. И если я могу пройти сквозь эти трудности, то и они смогут. Я являюсь для них своего рода примером. Я не делаю этого в обычной жизни, потому что мне нужна энергия перформанса, энергия публики, чтобы расширить свои границы.

«Каждый раз, когда я сажусь в самолет и за иллюминатором буря, а самолет трясется, я готова писать завещание»

Я бы соврала, если бы сказала, что у меня нет страхов, когда я делаю эти вещи. Это не правда. Я могла бы сказать, что у меня нет страха смерти, но каждый раз, когда я сажусь в самолет и за иллюминатором буря, а самолет трясется, я готова писать завещание.

В этом правда: одно дело — идеальная чистота разума на перформансе и другое дело — настоящая жизнь, они всегда отличаются. Потому что в перформансе у меня невероятное состояние разума из-за энергетики публики. В обычной жизни — обычные чувства и одиночество. В перформансе ты учишься, как справляться со страхами, но учиться этому очень долго, и нельзя научиться на всю оставшуюся жизнь.

В моей жизни важно показать публике мои внутренние противоречия, потому что они могут соотнести свою жизнь с моей. У каждого есть противоречия. Сейчас я как монах в одной и той же униформе — хожу в ней уже десять дней, но когда интервью закончится, закончится и весь эксперимент — я пойду в отель и как обычный человек приму душ и переоденусь.

О слабостях
И при всем при этом я люблю моду, люблю шоколад, люблю плохие книги, дерьмовые фильмы и валяться в кровати. Это все настоящая жизнь. И с публикой важно делиться не только самым важным, но и этой херней. Так зрители свяжут себя со мной: ты не просто суперзвезда, у которой все идеально, это вранье. Важно показывать вещи, которых ты стыдишься.

«Ты не просто суперзвезда, у которой все идеально. Важно показывать вещи, которых ты стыдишься»

Я как любой нормальный человек, устав, смотрю по телику все, что бы там ни шло — даже самые тупые вещи. Мне приносят шоколад в номер, и я радуюсь, когда мне не надо делать никаких упражнений, если это не обязательно. Я женщина и люблю красивую одежду, люблю сплетничать — в общем, люблю всю эту дребедень и ярмарку тщеславия. Больше всего мне сейчас, правда, хочется в душ.

Анекдот о перформансе
Напоследок, чтобы не казаться такой пафосной и серьезной, расскажу вам анекдот:
— Знаете, сколько нужно художников-перформансистов, чтобы вкрутить лампочку?
— Я не знаю, я был там только шесть часов.